Мы не будем темнить, если скажем прямо, что над красногвардейцем нависла очень серьёзная опасность, и это вполне закономерно, ведь поведение Розенгауза не раз давало понять, насколько это сложный и неуравновешенный человек, способный предпринять самые крайние меры, дабы упразднить любые проявления несправедливости, касающиеся его неординарной личности. Именно поэтому в ходе дальнейшего нашего повествования, мы попытаемся всячески это подтвердить, не забыв, конечно, удовлетворить интерес читателя, у которого и так наверняка уже назрел ряд вопросов.
А дальше происходило вот что:
Розенгауз окончательно перестал быть тем, кем нам доводилось его видеть. Теперь он не просто вспылил, теперь он взорвался, подобно атомной бомбе ( это если с нашим временем соотносить), и это было настолько очевидным, что не могло бросить и тени сомнения на достоверность происходящего.
-- Да я тебя на лоскуты порву, щенок! Да я тебя… Да как смеешь ты, рожа нахальная, дурить меня, а? Ты что позволяешь себе ваще? – Розенгауз разозлился не на шутку, его налитые кровью глаза могли сейчас сказать о многом, а рот капитана исказился в припадочном узоре, незамедлительно придавшем Джону некое подобие сорвавшегося с цепи пса. Он продолжал:
-- Ты что же думаешь, я совсем дурак? Да? Ты мухлюешь, сука, а я не вижу ни хера? Ты так думаешь? Так?
Alex посчитал нужным немедленно оправдаться, пока не стало совсем поздно:
-- Да вы что, товарищ капитан? Я не мухлевал, я не мухлевал!
-- Что? Что? Ты не мухлевал?
-- Я клянусь! Клянусь! Я не делал этого! Да что ж это такое…
-- Щенок! Ах ты щенок позорный!
-- Не трогайте меня! Не трогайте!
-- А ну иди сюда! Сюда, я сказал!
Alex, повинуясь инстинкту самосохранения, стал отчаянно отползать по полу назад, Розенгауз же постепенно вставал на ноги.
-- Сюда! Сюда! – орал он.
-- Я не в чём не виноват! Товарищ… Товарищ капитан! – вылупив на озверевшего в конец Розенгауза свои зенки, дрожащим и захлёбывающимся голосом клокотал Alex, всё при этом продолжая ползти, пока не упёрся спиной в койку.
Розенгауз уже подходил к нему, медленно но верно, не спеша вынимая в который раз уже свой незабвенный револьвер.
-- Убьёт! Точно убьёт, -- пропищал один из бойцов.
-- Нет! Что вы делаете? Не надо, товарищ капитан!
На лице Джона отобразилось недоумение: -- Не надо? Не надо, ты сказал? Едрён-батон, да я тебя щас в землю зарою, скотина!
Alex сжался что было мочи в железный скелет койки: -- Пожалуйста! Пожалуйста! Не трогайте меня! Я всё вам отдам! Отдам!
Подойдя, Розенгауз наклонился над бойцом, в его глазах продолжал отражаться всё тот же вопрос: -- Отдашь? А что ты мне отдашь?
-- Деньги ваши отдам! Все-все! С кошельком вместе! И часы забирайте! Не нужны… не нужны они мне… только .. только не надо…
- А ты что же, позорник, считаешь, что они твои по праву?
-- Нет! Нет!
Неожиданно Розенгауз приткнул холодное дуло своего нагана ко лбу бойца, да так сильно, что тот ударился затылком о ножку койки. Джон с заметным интересом наблюдал за реакцией солдата, но, я думаю, описывать её вам будет излишне.
-- А чего это ты такой напуганный? – словно насмехаясь, спросил вдруг Джон. – Что, помереть боишься? Сука! Чего ж ты раньше не боялся, чего ж ты, сволочь, в бой тогда первым шёл и ни хрена тебе страшно не было, а? Чего ж под пули лез? Объясни мне! Объясни, чёрт тебя подери!
Alex почувствовал, как холодный пот струится по его щеке, страх сковал напрочь все части его бренного тела, но тем не менее, он, всё же приложив всевозможные усилия, заставил выдавить из себя слова оправдания: -- Товарищ капитан… ну как же? Мы же все… мы же все… -- он оглядел перепуганных солдат растерянным взором, -- Мы же все за революцию… За дело… Как вы… Как вы сами сказали… Мы же за дело…
В ответ на эти, казалось бы, весьма убедительные доводы Розенгауз повёл себя непозволительно странно: -- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! За революцию? За революцию, ты сказал? Да что ты вообще знаешь про всю эту хуйню?! – от Розенгауза повеяло шизофренической прохладой. – Ради чего, скажи ты мне, свою жопу в огонь посылаешь? Ради какой великой цели? Ты, мудак, задумывался хотя бы раз, что это тебе даст, а? Задумывался, кому твой сраный подвиг нужен и это твоё геройство с ним вместе взятое? Нет? А я тебе скажу, кретин, что всё это на хуй никому не нужно! Что, думаешь родина у тебя в долгу теперь, да? Думаешь, дадут тебе красную звёздочку и до конца жизни своей грёбанной героем ходить будешь? Так? Баран ты недорезанный, да вас всех за дегенератов держат, а вы идиоты ведётесь как последние придурки! Вашу жопу на мыло пускают, а вы радуетесь! Чему? Чему, скажите мне? Я же вас всех от смерти спасти хочу, я вам помочь хочу, а вы всё только портите! Ещё наёбывать меня вздумали! Да вы говна кус
ка не стоите, поймите это! Вас всех перебьют как тараканов и хуй кто вспомнит потом, что вы вообще существовали, а знаете почему? Да потому что никому до вас дела нет, вы ничтожество в глазах истории, вы пыль под ногами властьимущих! И к чёрту народность! Ваши имена будут читать разве что на похоронах, если конечно вам повезет ещё и вы их удостоитесь! Ясно вам? Запомните это, остолопы. Запомните! – с этими словами Джон обращался уже ко всем.
Такая пламенная речь не могла не вызвать определённого настроения в умах наблюдавших всю картину солдат. Никто не мог понять, что случилось с их капитаном, а именно, как он, буквально несколько часов назад хваливший их за успешное окончание боя, теперь выдаёт совершенно противоположные аргументы.
-- Не-е-е-ет! – раздался неожиданно чей-то пронзительный крик, и все механически повернулись к месту, откуда он исходил.
Кричал Бачило. Он всё это время спал, но , видимо, более чем громкие реплики Розенгауза заставили его проснуться. Грум сидел на своей койке, весь взъёрошенный и красный, слёзы снова украшали его гладко выбритые ланиты, но не это стоило сейчас принимать во внимание. К его виску был приставлен наган, который держала ЕГО собственная рука.
--- Нееееет! Ну почему? Ну почему? Боже мой! – солдат взвёл курок.
-- Стой! – раздался крик из уст Розенгауза, -- Ты что задумал, твою мать?!
Бачило был безучастен.
-- Опусти пушку!
-- Нет! Я.. Нет!.. нет!. – Бачило словно боролся сам с собой, слова давались ему трудно, губы надрывались от плача.
-- Опусти пушку, это приказ! – Розенгауз сделал шаг навстречу ему.
-- А-а-а-а-а! – издал Грум что-то вроде воя, Джон отчётливо увидел, как его палец напрягся над курком.
-- Одумайся, едрёны батоны! – Джон попытался подбежать к нему. Он смог схватить солдата за руку, но отвести её от виска оказалось не так-то просто, Бачило стал сопротивляться, причём довольно основательно. Раздался выстрел. Пуля, отрекошетив от стены, пробила потолок и ушла в небо. Бачило изо всех сил пытался опять подвести дуло к своей голове, Розенгауз изо всех сил не давал ему этого сделать.
-- Да помогите мне кто- нибудь! – в порыве борьбы выпалил Джон.
Alex в это время вскочил на ноги. Однако все находились в таком ступоре, что никто не попытался даже пошевелиться. Бачило продолжал сопротивление, пустив в ход зубы, он кусался и царапался, отпихивая при этом навалившегося на него капитана ногами.
-- Прекрати! Прекрати, сволочь – шипел сквозь зубы, терпя невыносимую боль, Джон.
Тут Розенгауз наконец заметил, что на ноге Бачилы краснеет его любимый носок. Джон, окончательно выбившийся из сил, попытался всё же стянуть его с неродивого мальчугана, но это ему не удавалось.
-- Да что вы стоите, едрёны-батоны… помогите… -- продолжал звать на помощь Джон.
Внезапно Ник Конопатенко кинулся на подмогу.
-- Держи его… За носок… За носок хватай…
Теперь уже вдвоём они стали всячески успокаивать в конец свихнувшегося Бачилу. Но тот и не думал униматься. Он брыкался, как жеребец, Конопатенко с большущим трудом умудрился всё же схватить его за ногу.
-- Стягивай! Стягивай! – приказывал между тем Розенгауз.
Вцепившись в это бедовое шерстяное изделие, Конопатенко стал что есть силы тянуть его вниз с ноги, Розенгауз занимался отбиранием пистолета, Бачило вопил: -- Зачем? Зачем? Отпустите! Отпустите меня!
-- Заткнись!
-- Отпустите! Дайте мне умереть! Зачем я? Зачем всё это?!
-- Тяни носок! Быстрее!
Конопатенко , конечно, тянул, да вот только нога Бачилы постоянно дёргалась из стороны в сторону, заставляя Ника повторять всем телом её хаотические движения. Но он не сдавался, держался до последнего, тем более, что потихоньку у него стало получаться. Розенгауз тоже был поглощён своим делом, он выламывал руки Груму, всячески препятствуя их опрометчивому применению в данной ситуации.
И всё же Конопатенко удалось, в конце концов, совершить этот поистине героический поступок: носок был благополучно снят с ноги извивающегося Бачилы. Розенгауз сразу же без труда отобрал у него револьвер.
-- Ты что делаешь, твою мать, а?! – с этими словами капитан обрушился на бедного Грума, но тот находился в такой дезориентации, что лишь хлопал глазами, как поруганный первоклашка.
-- Я? Я? А что… ничего.. А что я?
-- На! – Розенгауз вдруг с хорошего размаху врезал ему оплеуху.
-- Что это? За что? – схватившись за ошпаренную щёку, взвыл Бачило.
Розенгауз, ничего не отвечая, поднял носок, и, крепко сжимая его в руке, сказал:
-- Забудь про это, понял? Забудь, едрён-батон! – открыв дверь, Джон швырнул тряпку в темноту.
--- Не-е-е-е-ет! – Бачило, словно псих-одиночка вскочил на ноги и понёсся к открытой двери вагона и если бы не вовремя подоспевший Джон, точно бы сиганул вслед за объектом своего обожания.
Обхватив яростно сопротивляющегося бойца руками, Розенгауз повалил его на пол.
-- Нет! Нет! Нет! – сквозь слёзы рыдал Грум.
-- Успокойся! Успокойся, солдат! Всё! Всё, я сказал!
-- Ну за что? За что? – не унимался Грум.
-- Прекрати! Прекрати, это приказ!
С горем пополам Розенгауз успокоил-таки Грума, который в свою очередь снова разрыдался.
Тогда Розенгауз достал флягу со своим «Абсентом» и принялся насильно вливать его в рот неугомонному красногвардейцу. Бачило, кашляя и морщясь, с большой неохотой, делал мучительные для него глотки.
-- Вот так… Вот так…
Никто сейчас, конечно, не смог бы заметить, как Alex, осторожно взявшись за рукоять своего ружья, потихоньку вытянул его из-под своей койки. Также совершенно никто не обратил внимания на то, как солдат, ступая тихими, едва слышными шагами подошёл к Джону со спины, все были поглощены произошедшими событиями и вряд ли у кого возникла хоть малейшая догадка, что Alex не собирается оставлять всё как есть. А он именно об этом и думал, злоба и неумолимая обида не давали ему покоя. Боец решил действовать наверняка, хорошо размахнувшись, он обрушил на Розенгауза приклад своей винтовки, громко при этом выпустив воздух из лёгких. Джон, оглушённый диким ударом, повалился на бок, а затем, громко кряхтя и ругаясь, растянулся на полу, рядом со стремительно пьянеющим Бачилой.
-- Вяжите! Вяжите его, братцы! – во всю глотку заявил Alex и сам первым накинулся на лежащего без сознания Розенгауза. Стоило ли говорить, что солдаты не поспешили брать с него пример, ибо это было для них слишком неожиданным и отнюдь не логически закономерным происшествием. Пожалуй, только Конопатенко правильно понял своего товарища, и довольно быстро расстегнул и снял ремень со своих штанов.
Под всеобщее удивление и негодование Alex с Ником связали руки и ноги Розенгауза, потуже затянув их собственными ремнями. Капитан продолжал лежать на полу без сознания.

-- Нет, ну вы видели? Видели? Это что же такое было? Это как понимать? Что это за номер ваще? Сначала меня чуть не убил… Потом этого.. Бачилу вдруг спасать принялся. Что это за дребедень такая здесь происходит, кто-нибудь может мне объяснить? – это Alex, наконец, очухавшись от перенесенного им шока, выплескивал из себя сумбурно сбившиеся в нём эмоции. Бойцы, лишь почёсывая затылки, молча реагировали на бурные восклицания солдата.
-- Он чокнутый! Он точно больной на голову, я вам говорю! Это звездец какой-то! – Alex с трудом подбирал слова. – А этот? – он указал пальцем на неадекватого Грума. – Не, я так больше не играю. Вы как хотите, а я сваливаю отсюда, ну его на хрен, мне такое не нужно, чтобы меня мой собственный капитан прикончил! А за что? За то, что я у него честно в карты выйграл? Не-е… К чёрту…
-- Да подожди ты, -- запротестовал Конопатенко, -- Будь благоразумен, я тебя прошу. Он ведь тебя наверняка лишь припугнуть хотел, только и всего, осознаёшь?
-- Припугнуть? Да как бы не так! Я чуть со страха не помер, я в штаны чуть не насрал здесь, а ты мне припугнуть говоришь! А ты видел, какие у него глаза были? Видел?
-- Ты слишком возбуждён, я понимаю, психология вещь не простая, однако…
-- Да что однако? Что однако? Едем неизвестно куда с четырьмя вагонами под замками и одним больным на голову начальником. Тут точно что-то не чисто, я с самого начала подозревал, с самого начала! – Alex не пытался скрыть своего нервного состояния.
-- Это неоспоримо, это чертовски неоспоримо, -- поддакивал ему Конопатенко.
-- Хм, ещё бы. А ты слышал, что он только что сказал??? Слышал?!
Конопатенко впал в откровенное замешательство, говорить ему стало непреодолимо трудно: -- Слы-шал. Слышал. Парадокс…
-- Не, он точно чокнутый. Чокнутый! – Alex не находил себе места, -- Не, так дальше нельзя. Нельзя, здесь что-то не то!
-- Это очевидно.
Alex сел на койку, взглянул на лежащего без движений Розенгауза, затем на распластавшегося рядом Бачилу, который к этому времени уже возымел более ухоженный и человеческий вид, но пока ничего не говорил, кроме нечленораздельного мычания и пыхтения. Гвардейцы же продолжали чесать репы.
-- Так, пацаны, я не успокоюсь, пока всего не узнаю, -- проговорил затем Alex отнюдь не без жизнеутверждающей интонации, -- Пора бы во всём разобраться. – Он встал и с решительным видом одёрнул ворот своей рубахи. – Кто со мной?
Понятное дело, ни на кого, кроме Конопатенко в этой ситуации рассчитывать было нельзя, да и он сам понимал это очень хорошо.
-- Ты, умник, пойдём со мной, -- даже как-то скомандовал ни с того ни с сего Alex, обращаясь, конечно, к Нику.
Конопатенко немного недоверительно взглянул на него:
-- Я… Я?
-- Ты!
Ответ Ника был более чем конкретный:
-- OK, Let`s go!
Вдвоём они, кинув лежать на полу связанного капитана с Грумом и плюнув на красногвардейцев, которые тем не менее, с явным интересом выслушали их диалог, направились в голову поезда. Их намерения состояли в том, чтобы добиться правды от Жменя, по их мнению, кто кто, а он уж точно должен был быть в курсе всего и просто обязан дать все сколь возможно вразумительные объяснения.
Надо ли говорить, что машинист опять потерял любую связь с реальностью. Мало того он не потрудился исполнить поручение Розенгауза не поить гвардейцев: те, вдрызг пьяные, тихонько спали в углу, причём под одним из них образовалась даже сомнительного цвета лужица. Сам Жмень с трудом вязал лыко ( если так можно выразиться) и встретил вошедших в царство паровоза людей с радостной улыбкой.
-- О-о-о-о! Привет, солдатики!
-- Маму так приветствовать будешь, -- огрызнулся Alex и тут же зарядил Жменю в морду.
Ничего не подозревающий машинист плюхнулся на одного из спящих солдат, из его носа хлынула кровь.
-- Ну что, водила, твою мать, допрыгался?!
Жмень ничего не успел ответить, как Alex, подскочив к нему и схватив за шманты, задал новый вопрос: -- Давай-ка, расскажи нам, куда это мы едем, голубчик!
Василий сразу же включил дурку: -- О чём это ты… Как куда… В Москву, знамо дело… Революцию вершить…-- он проговорил эти слова с откровенной злобой, сплёвывая сочившуюся кровь.
-- Революцию? Да как бы не так! Прощелыга подзаборный, слышал я, как вы к ней относитесь! Не води меня за нос, понял? Выкладывай, немедленно!
Жмень, туго соображая, отвечал: -- Да что выкладывать.. Что выкладывать тут, ей-богу… Я ж вам сказал…
-- Ах ты сволочуга, не бреши, понял?!! Что в вагонах? Что в вагонах, отвечай! Быстро!
Услышав вопрос, Жмень явно испугался, да и как могло быть иначе, ведь их главный с Розенгаузом секрет вот-вот мог открыться.
-- Я ничего не знаю! – с видом не понимающего о чём речь воскликнул он.
Тогда Alex выхватил из рук Конопатенко винтовку и приткнул её штыком к шее машиниста: -- Говори-и-и-и…
-- НЕ знаю! Не знаю я!
-- Подержи, -- передал Alex винтовку в руки Конопатенко и пока тот держал на прицеле ошарашенного машиниста, стал обыскивать Жменя.
-- Что ты ищешь? – поинтересовался между тем Ник.
-- Ключи, ключи от замков.
-- Может, они у капитана?
-- Где ключи? – очень злостно проорал прямо в лицо Жменю Alex.
Но тот лишь пробухтел что-то несуразное.
-- Так, будь с ним, глаз с него не спускай – почувствовав себя уже полновластным командиром приказал Alex Нику, -- Если начнёт чё мудрить – стреляй! Понял?
-- Ага!
Сам же Alex поспешил вернуться в вагон, где обескураженные солдаты очень живо обменивались своими пустопорожними мнениями.
Припав к лежащему капитану, Alex первым делом вынул у него из кармана револьвер, а потом уже приступил шарить по его одежде в поисках заветных ключей. Вскоре он был вознаграждён удачей.
-- Что происходит? – схватил его вдруг за руку Бачило.
-- Отвали!
-- Нет, я хочу знать! – пьяные глаза солдата искренне смотрели на раскрасневшееся лицо красногвардейца.
-- Ты хочешь знать, да? Я тоже вот хочу знать и сейчас узнаю, если ты не будешь мне мешать! – Alex резко выдернул свою руку из объятий Бачилы. После этого, звеня ключами, целенаправленно пошёл к двери, которая вела к следующему вагону.
Солдаты, как загипнотизированные, побежали вслед за ним.
В руке Alex держал связку ключей, которую он только что извлёк из кармана Розенгауза, но какой именно из них открывает замок, одиноко висящий на железной двери, ещё нужно было выяснить.
-- Сейчас… Сейчас мы всё узнаем… -- постоянно приговаривая себе под нос, истерично выпаливал Alex. Меняя один за одним ключи, он поочерёдно вставлял каждый из них в проржавевшую скважину, испытывая всё тот же знакомый до нельзя ему азарт. Красногвардейцы, стоящие за его спиной, с огромным любопытством следили за каждым его движением.
В эти секунды Розенгауз стал приходить в себя. Открыв глаза, он сразу попытался пошевелиться, но вдруг с удивлением обнаружил, что сделать это у него нет никакой возможности.
-- Едрён-батон… Вот уроды – только и смог выдавить из себя Джон. Отчаянно он стал дёргать своими связанными частями тела. – Вот козлы.
-- Товарищ капитан, товарищ капитан, что с вами? – еле ворочая язык, подполз к Розенгаузу Грум.
Джон сразу обратил на него внимание. Бойцу по причине излишней залитости было чрезмерно трудно разговаривать, но он всё же превозмогая ступор, овладевший им, буквально выколачивал из себя слова: -- Почему вы лежите? Почему … кто вас связал? Кто…
-- Неважно, Грум. Не важно. Сделай милость, развяжи меня. Побыстрей.—очень назидательно потребовал Розенгауз.
-- Развязать? Но как же? Вас же кто-то связал, значит … Так оно и надо.
-- Что? Да что ты плетёшь? Быстро освободи меня, это приказ!
Бачило и не думал. Он сказал: -- Приказ? Товарищ капитан, я не знаю что такое приказ. Я сам по себе, вот. Вы меня простите, но я никому не подчиняюсь и вам в том числе.
Услышанное повергло Розенгауза в ярость: -- Ты что городишь? Да я тебя под трибунал сдам! Развязывай немедля!
-- Нет, товарищ капитан, не буду. Вы, я думаю, этого заслужили. – и Грум как ни в чём не бывало, отвернувшись от Розенгауза на другой бок, захрапел сладким сном.
Джон просто потерял дар речи, чего- чего, а такого он никак не ожидал, но в любом случае он оставался далеко не в выигрышном положении.
А всё потому, что отчаянный Alex уже во всю орудовал связкой ключей во вспотевшей руке и ничто не могло воспрепятствовать ему, желание узнать правду было настолько сильным и неугасимым, что буквально разрывало солдата на части. Ключ за ключом беспрепятственно входил в скважину, скрежетал и скрипел под неистовым напором бойца, который уже к этому времени не отдавал себе отчёта в происходящем.
Наконец желанная цель была достигнута, рука уверенно провернула нехитрую систему замка, и он открылся. Alex, не колеблясь ни секунды, толкнул дверь от себя и то, что так жаждало его существо, предстало перед ним во всей своей красе. Нельзя забывать, что и остальные не побрезговали посмотреть, что же скрывал от них таинственный и непонятный Джон Розенгауз.
Красногвардейцы обступили дверной проем так плотно, что даже ненароком впихнули внутрь вагона, того, кто его открыл. Alex и сам не заметил, как оказался в нём.
-- Ну и что это за херня? – совершенно не понимая, словно обманутый и рассчитывающий на куда большую по скандальности находку, изрёк Alex, едва обвёл трепещущим взором содержимое вагона.
Вагон был доверху забит, нет, просто завален самым что ни на есть настоящим барахлом, о предназначении которого можно было лишь смутно догадываться. Разноцветные коврики и дорожки, всякие шарики и банты, шторы и торшеры в полной беспорядочности были нагромождены одна на другую. Сопровождали сию неисчерпаемую ничем картину абсолютно непонятно зачем стоящие по углам спальные кровати, подпёртые перинами самых различных размеров и видов, а подушки, которые всё-таки должны были лежать на этих кроватях, находились почему-то на полу, сложенные стопками чуть ли не до потолка, причём уже изрядно покрытые пылью. Ко всему прочему довершали всё это великолепие какие-то полусамодельные шкафчики из красного дерева, очень причудливой формы, которые тоже, как и всё здесь, пребывали в тотальной хаотичной беспорядочности. Нельзя не упомянуть и про настольные спальные светильники, и про красные абажуры с махровой каёмкой и ещё кой-какие предметы явно интимного характера. Великое-превеликое мно
жество зеркал, от больших до малюсеньких также лежало здесь, и именно это, это и ничто другое, находилось в первом вагоне, секрет которого так неожиданно открыл для себя Alex вместе с красногвардейцами. Удивлению, прочно спаянному с разочарованием, не было предела. Ни у кого в голове не могло появиться не малейшей догадки, зацепки даже, чтобы хоть как-то объяснить увиденное, но, тем не менее, это являлось вещью крайне необходимой, так как никакой ожидаемой логической развязки не последовало, а всё только наоборот усугубилось до неизвестной крайности.
Alex, конечно, открыл рот чтобы, сказать какие-нибудь слова, но они вдруг неожиданно сгорели внутри него безвозвратным пламенем.
« Кто я и зачем я здесь, если не знаю всему этому цели и смысла, почему всё это здесь, со мной, почему я вместе с этим и оно со мной здесь? Куда я с этим и оно куда со мной? Где решение ему и ответ где? Не знаю… Не знаю я… Не понять этого… Нельзя понять и объяснить нельзя. Никто здесь рядом не скажет. Почему? Да не знает потому что. Или знает? Тогда где ответы на мои вопросы, где они? Смысл всего, где он? Пропал куда, не появился? Не захотел? Я один думаю над этим и не знаю, но ведь должен быть кто-то, кто знает, кто сделает так, чтобы я не терзался больше, чтобы свет пролился мне и жизнь моя разрешилась, судьба с нею тоже. Заодно. Чтобы узрел я, чтобы все узрели. Зачем я, и оно зачем. Всё это. Это всё. Что здесь, сейчас, со мною. Чтобы все поняли, увидели, познали все в один миг прекрасный и не мучались больше, и я чтоб спокоен был. Только ответ нужен. Один, навеки, настоящий, такой, какой надобно, какой разбудит мя и тя, и всех. Отпустит нас от плена, развеет ветром, заберё
т от мира ненасытного. Вот такой нам нужен, такой, громогласный, красивый, чарующий и живой. Так где найти его только, где напиться им без остатка? Неясно! Не видно! Где искать утешения сердцу грешному, где молить прощения и избавления? Не слышу, не вижу… Тишина везде и спокойствие, грозное, беспросветное… Неуединённый я, несвободный, в тюрьме маюсь, хочу на волюшку, дык кто ж отпустити, кто разжалобит? Кто даст обет покаяния долгожданный?»
Мгновенное помутнение рассудка прошло так же быстро, как и началось. Всё завершилось очень быстро, едва взгляд не упал на яркую цветастую надпись, сделанную на куске погрызенного мышами картона. Сразу её и невозможно было заметить, даже несмотря на столь заметно выделяющуюся на всём фоне окраску, но Alex всё же наткнулся на неё после некоторого помешательства, которое внезапно одолело его.
На картонке было аккуратным и чётким почерком выведено « BORDELLE LA JOUN IZMAILOVICH». Тут же некоторые сомнения на предмет того, откуда взялась приписка «Измайлович» рассеялись, видимо, по какой-то причине зафиксированным осталось только отчество упомянутого гражданина, а это уже не имело само по себе какого-нибудь значения.
Первое слово, которое прочитал Alex на вышеупомянутой табличке, смутило его куда больше, чем всё остальное. Слово показалось ему до боли знакомым, ни раз слышанным в определенных кругах, но точного и логически сформулированного определения ему дать он не смог. Его разум тут же ринулся в бой со своими воспоминаниями, гвардеец возымел задумчивый вид, перебирая в своей голове всевозможные жизненные факты, надеясь всё же получить максимум полезной информации. Но, как он не старался, озарение к нему не приходило. Нужна была помощь. Однозначно…
« Я ищу, ищу, но не вижу. Как же оно там.. Борд.. Борде… Бордэ… Ах, нет! Нет! Не то! Всё не то! Что же оно значит? Что значит сие сокровенное слово? Конопатенко, вот кто мне поможет!»