18. Продолжение.
Телега влетела во двор таёжного скита. Фаргипэ, хрипя, весь в пене, свалился в копёшку сена у сарайки. Ломая каблуками доски крыльца, Ефремовна, рывком открыла тяжёлую, обитую ржавой жестью дверь в избу. Режиссёр еле успевал за ней. С каким-то ГПУ-шным грохотом поднимались они по крутой, скрипучей лестнице. В полумраке чердака, ударяясь о тёмные переплетения стропил и спотыкаясь о нижние поперечные балки, Ефремовна и Режиссёр добрались до огромной дубовой кровати. Ложе хоть и было застелено роскошным вышитым покрывалом и тускло сверкало блёстками плюшевых подушек, но всё - в толстых нитях серой паутины. Они сдвинули кровать с места, разгребли чердачную засыпку и вдвоём, крякнув, с трудом открыли в полу чердака люк. Запалив толстый огарок свечи, начали спускаться...
Каменная лестница вела в подземелье, в склеп, в центре которого стоял мольберт с открытым ноутбуком на нём. Держа огарок в залитой воском руке, старуха проскрипела:
– Какая была страна-то, а, Аполлон?
Режиссёр скользнул пальцами по клавиатуре:
– Сейчас, отмотаю… – вгляделся в экран. – Со-юз. Какой-то. Ты о такой стране не слыхала?
– Нет, про Союз, Аполлон, пока не слыхала. Хотя, раньше чего-то такое прорезывается в памятках, – заметила в углу большой средневековый глобус. – На атласе-то её совсем, что ли, нет?
Режиссёр вынул лупу, склонился над глобусом, чуть повернул его к свету от огарка:
– Если вот только тут была, где резинкой стёрто. Кучка буковок только и осталась. И все как одна – «ер».
Пока они беседовали, каменная кладка стены за их спинами раздвинулась. Санкт-Петербург, собственной персоной, красовался в проёме своими знаменитыми развалинами конца прошлого века: «Мэрилинка», «Башня», посёлки столичных переселенцев, постамент обелиска «Мельница Питерского Счастья» и др. Из проёма к лестнице на чердак, проходили на цыпочках видные узники невского посёлка: губернаторы, артисты, дирижёры, нобелевские лауреаты и прочие шишаки, вперемежку с теми, кто помельче…
– Это всё ён, Кучерка пакостит. Ну, скажи, на кой они с ним такой долгострачный контрактер подписали?! Я и Паерш говорила, и Тимерш – куда там! Будут они меня слушать! С девками совет нынче держат. Совсем охренели - уже и до колыбели бабу допустили!.. – отошла от глобуса к монитору. – Ты, лоцман, глянь-ка на календер в цифирьки: по глубине нормально скользим? А то мне от этой странной страны фон какой-то: гормоны вдарили по башке – сумбур в мыслях образовался…
Режиссёр перешёл в другой угол. Постучал по корке льда в небольшом коралловом бассейне:
– Вроде, ещё не больно крепкий, что-то потрескивает…
Ефремовна пошарила под монитором, вытянула табурет и присела бочком.
– Вот теперь и думай, Ермак. Я тут тоже сижу, в книжку почитываю. Интересно они про остров Зебры описывают, хочешь поглядеть? – протянула ветхий томик, который достала из-за пазухи.
– А кто на дорогу будет зенки пялить, ты, читатель? – отобрал книжку и ловко оформил бабке кандалы. – Опять же врежемся в столбовую туманность вашу мать, вон, все рельсы снова, как пьяные, шары налили, в разные стороны бегут, не углядишь и кранты… – вернулся и якутской пешнёй сделал во льду небольшое воронкообразное углубление. Так, постепенно стёсывая стенки проруби, углублялся он в лёд. – Ну, так про что хоть там?
– Ужас! Эта зебра, выходит, в каждом нутре сидит-прячется-корячится. Как вроде, гриб-дождевичок. Мы их в школе на «малородине» - когда дождь - вместо «физры» проходили по Особому списку, а у кого больше одиннадцати пожизненных, те – в насморк. Их насмарку до сих пор посылают, наклеивают марку с Бисмарком и потом на неё лают. А я ничего, я в книжку только почитываю про ужас зебры и ни во что не лезу.
Пешня уже ушла под лёд на метр.
– Так тебе и так всё по-железу! И, как Блэзу, впаяли «дэзу», так и Жерару, с пылу с жару, - целую пару!
– Ну, и что? Оказывается, она полосатая потому, что это такое членство в мафии.
– Да-ну?! – Режиссёр выпрямился, кряхтя и держась за спину. Покачал головой в сомнении. Вставил в светящуюся воду штурвал, лёг рядом и стал вглядываться в глубину.
– Вот тебе и «да-ну», ондатролов хренов!
– Ладно тебе!.. Так как это - членство-то?
– А так: черная и белая на одной шкуре отметились…
– Навроде загадки… Ох, страсть какая!.. – сощурил глаза на Ефремовну и тоненько свистнул: оковы с неё упали на земляной пол. – Слышь-ка, у меня руки мелькать в глазах стали. Чеши сюда, зебра, держи штурвал, дальше сама поведёшь.
Сдирая руки в кровь о камни, бабка ползком добралась до бассейна, легла ничком рядом, скосила глаза в воду.
– Глянь, Тимофеич, их величества груздь нашли!..
– Так то ж - императриции!.. Ты ихнюю секретную переписку переписи читала?
– Ещё как! До утра почти что… Потрясает, как в жизни. Особенно это вот: «И будете тяжело вздыхать, как отпущенные на волю трамваи и троллейбусы»!
– Здоровски!
В это мгновение метровый лёд под ними раскололся. Оба исчезли во враз почерневшей воде...
Где-то там, наверху светлело пятно широкой полыньи, от которой мягко, плавно опускались тела Ефремовны и Режиссёра. Последний, неуклюже коснулся дна и еле устоял. Зато Ефремовна сразу направилась к ближайшим зарослям водорослей.
– Ты куда это наклáлась?
– Куда-куда, по маленькому!.. – рассмеялась. – Пойду к их величествам подлизаюсь навроде грибника случайного.
– Далеко-то незападлизывайся: остановки ж до сих пор ещё не разрешены!..
Продолжение следует...
|
